"Вы не можете просто сказать, чтобы я готовил людей к войне". Зеленский рассказал The Post о своих решениях до 24 февраля

Президент Украины Владимир Зеленский дал большое интервью американскому изданию The Washington Post. В нем глава государства еще раз ответил на вопросы журналистки Изабэль Хуршудян о решениях, которые он принимал до 24 февраля: почему украинцев не предупредили о готовящемся российском вторжении.

- Когда директор ЦРУ Уильям Дж. Бернс встречался с вами здесь, в Киеве, в январе, он сказал вам, что русские попытаются десантироваться в аэропорту Гостомеля. Какова была ваша реакция, когда это действительно произошло 24 февраля? Там уже должно было быть больше украинских сил?
- По поводу аэропорта, где-то за полгода до всего этого, а может быть, и раньше, если вы помните, росийские войска накапливались на территории Беларуси и так далее. Мы обратились ко всем нашим партнерам, сказав им, что считаем, что они будут действовать именно так. Они там тренировались — и это было хорошо известно — захватывать или бомбить ключевые объекты инфраструктуры. Они тренировались, у них были планы захватить аэропорт Борисполь и так далее. Я не знаю, сколько лет этим планам.

Они использовали карты, и некоторые из решений, которые они принимали, были такими же, как у нацистов во время Второй мировой войны. Так что сказать, что они запланировали здесь что-то уникальное, нельзя. Все, что нам было известно, мы увидели.

Я не готов говорить обо всем, о чем говорил Бернс, но основные его сигналы были об угрозах моей жизни. И это были не первые сигналы — они шли отовсюду, от наших спецслужб, от зарубежных коллег и так далее.

Смотрите, как только началось полномасштабное вторжение, с этого момента наша экономика теряла от 5 до 7 миллиардов долларов в месяц. Это заработная плата. А деньги, которые нам дают наши партнеры, вы это знаете, мы не можем тратить на жалованье военным. Во всем этом есть какой-то глобальный парадокс. Мне нужны деньги, чтобы не потерять свою страну. Но я не могу тратить эти деньги на жалованье военным. Поэтому одновременно со взрывами и обстрелами у меня была очень проблемная история. Я должен платить зарплату людям, которые идут туда и умирают. И ты безнадежен. У меня нет времени на рассуждения, предупреждения, обязательства — у меня есть задача. Я не должен позволить им оккупировать нашу землю, и я должен платить людям, которые умирают. Это именно то, на что это похоже. Нет никаких сантиментов. Вы должны делать это каждый месяц.

Что касается всех предупреждений или сигналов от тех или иных партнеров, то вот что я им объяснил: если у нас не будет достаточно оружия, нам будет трудно воевать. Мы будем бороться с ними, это точно. Но они не хотят говорить. [Президент России Владимир Путин] уже три года не хочет общаться. Поэтому я не хочу слушать этот бред, что русские готовы говорить, это бред. Я это ясно объяснил. Все, что нам нужно, это оружие, и если у вас есть возможность, заставьте его сесть со мной за стол переговоров. Я говорил именно об этом, потому что мы верили, что будет вторжение.

Вы не можете просто сказать мне: "Слушай, ты должен начать готовить людей сейчас и сказать им, что им нужно откладывать деньги, им нужно запасаться едой". Если бы мы сообщили об этом — а этого хотели некоторые люди, которых я не буду называть, — то я бы с октября прошлого года терял 7 миллиардов долларов в месяц, а в тот момент, когда русские напали, они бы нас захватили. За три дня. Я не говорю, чья это была идея, но в целом наше внутреннее ощущение было правильным: если мы посеем хаос среди людей перед вторжением, русские нас сожрут. Потому что во время хаоса люди бегут из страны.

Так и случилось, когда началось вторжение — мы были настолько сильны, насколько могли. Часть наших людей ушла, но большинство осталось здесь, они сражались за свои дома. И как бы цинично это не звучало, это люди, которые все остановили. Если бы это случилось в октябре — не дай Бог, в отопительный сезон — ничего бы не осталось. Наше правительство не существовало бы, это точно на 100 процентов. Но забудем о нас. Внутри страны была бы политическая война, потому что мы бы не выдержали потерь на 5-7 миллиардов долларов в месяц. У нас не было серьезных финансовых программ. На созданном русскими рынке возник дефицит энергоресурсов. Нам не хватило бы энергоресурсов. Мы бы не смогли выбраться из этой ситуации, и в стране был бы хаос.

Но одно дело, когда хаосом управляют, и это в военное время — по-другому управляешь государством. Вы можете открыть границу, закрыть границу, атаковать, отступить, обороняться. Вы можете контролировать свою инфраструктуру. И совсем другое дело, когда у вас нет военного положения или режима ЧП, а есть государство, которым управляет огромное количество разных чиновников и учреждений. А минус 7 миллиардов долларов в месяц, даже без оружия, это уже большая война для нашей страны.

- То есть лично вы верили, что грядет полномасштабная война?
- Послушайте, как можно в это поверить? Что они будут мучить людей и что это их цель? Никто не верил, что это будет так. И никто этого не знал. А теперь все говорят, что мы вас предупреждали, но предупреждали общими фразами. Когда мы сказали, дайте нам конкретику — откуда они нападут, сколько людей и так далее — у всех было столько же информации, сколько и у нас. И когда я сказал: "Хорошо, если они нападут отсюда и здесь будут тяжелые бои, можем ли мы получить оружие, чтобы остановить их?" Нас не поняли. Зачем мне все эти предупреждения? Зачем мне сводить наше общество с ума? С февраля, даже с января, когда в СМИ было много чего, украинцы перечислили больше денег, чем получили помощи украинцы за границей. Депозиты на десятки миллиардов долларов были сняты, поэтому украинцы потратили гораздо больше денег в Европе по сравнению с суммой, которую там дали украинцы, со всем уважением.

Поэтому вы должны понимать, что это гибридная война против нашего государства. Был энергетический удар, был политический удар — тут замутили котёл, хотели смены власти изнутри страны, благодаря этой партии. Третий удар был осенью финансовый. Им нужен был курс нашей валюты военного времени, чтобы у нас не было бензина. Вот и сделали все так: топлива не было, газа у нас не было, нас вырезали для того, чтобы отопительный сезон привел к дестабилизации внутри страны, и чтобы люди знали, что есть риски девальвации валюты, так они бы сняли деньги. В общем, они это сделали для того, чтобы мы перестали быть страной, а к моменту их вторжения уже были бы тряпкой, а не страной. Вот на что они делали ставку. Мы не пошли на это. Пусть в будущем люди обсудят, правильно это было или нет. Но я точно знаю и интуитивно — мы обсуждали это каждый день на СНБО и так далее — у меня было ощущение, что [русские] хотели подготовить нас к мягкой капитуляции страны. И это страшно.

- Я понимаю опасения по поводу сеяния паники и падения экономики, но что бы вы сказали тем украинцам, которые сейчас говорят: "Я бы хотел эвакуировать свою семью или просто лучше подготовиться"?
- Весь декабрь, январь и февраль украинцы выводили деньги из нашей экономики. Мы могли бы быть строгими в этом отношении, но мы не позволяли ни Нацбанку, ни кому-либо еще ограничивать возможность людей забирать свои деньги. Хотя мы прекрасно понимали, что это отразится на экономике страны. Свобода, которой обладают люди в демократической стране, — это свобода, которую имели наши люди. Они имели доступ ко всей доступной информации. Извините, то, что я не рассказал им о заговоре русских что-то со мной сделать и обо всем, что мне докладывали спецслужбы: "Ты должен забрать свою семью". Я сказал им: "Как вы себе это представляете? Я увезу свою семью, я буду что-то делать, а люди останутся здесь? Я не могу этого сделать". Наша земля — единственное, что у нас есть; мы останемся здесь вместе. А потом случилось то, что случилось.

- Если бы Соединенные Штаты точно знали, что грядет полномасштабное вторжение, дали ли они вам достаточно оружия, чтобы защитить себя до 24 февраля?
- Сегодня я могу быть только благодарен США за то, что у нас есть. Но мы должны иметь четкое представление о том, что у нас всегда было оружие советских времен. У нас никогда не было оружия НАТО. Тот минимум, который у нас был с 2014 года, на мой взгляд, недостаточен. Серьезные силы, которые нам были нужны, вроде HIMARS, которые мы сейчас видим, или, скажем, 155-миллиметровая артиллерия — я уже не говорю о танках и авиации — ничего этого у нас не было и не было возможности купить это. Единственное, о чем мы договорились, это военные дроны, Байрактары и так далее. Но при всем уважении, дронами воевать нельзя.

Итак, как вы, наверное, помните, с тех пор, как началось полномасштабное вторжение, и до сих пор, все, о чем я просил, это закрыть небо, потому что если бы небо было закрыто, у нас не было бы всех этих смертей. А мы предлагали альтернативу закрытому небу: ряд самолетов.

И с этим не было проблем или дефицита, я думаю, потому что мы указали адреса, где были все эти самолеты. Но у нас никогда не было такой возможности закрыть небо. Мы и сейчас говорим о том, что было до войны, что было в 2014 году, но какой в ​​этом смысл, если даже сегодня, когда идет эта война, у нас нет возможности закрыть и обезопасить небо.

- Вы когда-нибудь получали объяснение, почему до 24 февраля вам не было поставлено больше оружия, если Вашингтон знал, что грядет?
- Я не жалуюсь — вплоть до того, что мне кто-то начинает говорить: "Но ведь мы посылали вам сигналы". До этого момента у меня нет претензий. Но когда кто-то утверждает, что они посылали нам какие-то сигналы, я говорю им: "Пришлите нам оружие". Я был абсолютно прав и уверен в этом даже сейчас.

Так что как только мы получили серьезное оружие — я им сказал: "Наша страна никуда не убежит, мы готовы воевать, дайте нам оружие". И как только мы его получим, будем сражаться.

Все боялись войны. Никто не хочет воевать с Россией. Послушайте, никто не хочет воевать с Россией. Все хотят победы Украины, но никто не хочет воевать с Россией. Вот и все. Это полная остановка. И именно поэтому мы должны были решить, как оставаться сильными. Если никто не хочет с ними воевать, все боятся с ними воевать — извините, тогда мы будем решать, как это сделать, правильно это или неправильно. Но война пойдет дальше, вглубь Европы, так что, пожалуйста, пришлите нам оружие, ведь мы тоже вас защищаем. И они начали посылать.

Но можно ли сейчас закрыть небо? Просто интересуюсь. Это риторический вопрос.

Перевод - Александр Рыженко