“Моего дома сейчас нет. Ни в Ирпене, ни в Мариуполе”. Игроки Яруда рассказали о жизни в оккупации

Игроки мариупольского "Яруда" Игорь Быковский, Кирилл Матвеев и Павел Кравцов застряли в Мариуполе после начала войны. Они решили не выезжать из города, который продолжает держать героическую оборону благодаря украинским защитникам, и несколько недель прожили в оккупации. Специально для UA-Футбол они рассказали, как выживали в блокадном городе и как из него выбирались.

Игорь Быковский

Сначала вообще не верилось в происходящее. Видел, что творилось в Киеве, но в Мариуполе вдалеке было слышно. С числа 27-го уже было всё ясно.

Я жил на окраине города со стороны Широкино. Я уже слышал 19 числа звук летящих снарядов. Но вдалеке. 23 февраля у нас была товарищеская игра, а 24-го нам дали выходной. В этот день часов в десять вечера я смотрел телевизор и решил лечь поспать. В час ночи я проснулся и до пяти вечера уже не спал. Следил за новостями.

До последнего утверждал, что не уеду из Мариуполя. Мне и родители из Ирпеня говорили, что надо уезжать. Я отвечал, что всё будет нормально, я останусь. У родителей дом сгорел. Они сейчас в Германии. Мама успела всех вывезти 3-4 марта.

Как выживали? Очень тяжело. Не было ни воды, ни света, ни связи. Потом отключили газ. Я переехал к своей двоюродной сестре, у неё муж на складе пшена работал. Они смогли чуть-чуть запастись. На это и жили. Воду, слава Богу, набирали в колодце где-то в километре от нас, на костре нагревали и так готовили.

Мы жили в частном секторе возле стадиона Бойко. Говорили, что прилёт был и в него. Были прилёты и в частные сектора. Всё над нами летало. Было страшно даже выходить куда-то. Но надо. Ситуация такая была.

Моя машина с 28 февраля стояла без бензина. Я месяц не мог найти бензин, а если где-то и продавали, то за литр просили тысячу гривен. С 16 марта у нас внизу улицы стала прорываться связь киевстаровская. Я смог дозвониться матери, а она по группам искала. В нашем районе были люди, у которых есть бензин. Впервые я к ним сходил 16 марта. Мне ответили, что ждут микроавтобус, потому что их машина сгорела. Когда я пришёл 23-го, они его так и не дождались, дали мне 20 литров бензина, а я их всех взял к себе в машину.

23 марта мы выехали около часу дня. 9 человек, собака и кошка в одной машине. В 20 км от Мариуполя остановились на ночёвку, а 24 числа мы уже выдвинулись в сторону Бердянска.

Когда я выезжал, я насмотрелся такого… Люди без голов лежали, без ног и рук.

Выезжали через Тополинку. Половина мостов была взорвана, половина - заминированных. Люди проложили через на мост дощечки и железки, чтобы машины могли проехать. Выезжал из города около двух часов: чуть ли не каждые 15 метров был блок-пост “днровский”. Там всё было в “ДНР” уже. Мы переночевали в Мангуше, оттуда поехали на Бердянск. Из Бердянска на Васильевку. Дальше нас не пустили, поэтому вся эвакуационная колонна из 300-400 машин сгруппировалась и поехала в село, чтобы на трассе не ночевать. Там местные приняли, поселили в школу. В шесть утра мы опять выехали на блокпост. Простояли там около трёх часов. Часа в два дня мы уже были в Запорожье. Всего дорога от Мариуполя до Запорожья заняла два с половиной дня.

У меня татуировки на руке и на теле. Они меня на каждом блокпосту полностью раздевали, искали свастику.

- Что у тебя набито? Служил?

- Нет, я футболист.

- А разве футболистам не надо служить?

Бывало докапывались. В Токмаке я проезжал блокпост около трёх или четырёх раз, потому что нас то туда, то назад разворачивали. Однажды уже не выдержал и сказал:

- Вы меня уже четвёртый раз проверяете!

В ответ услышал:

- Ты чё такой борзый? Как ты разговариваешь?.

Короче, начали свои фишки плести. Телефон, телеграм проверяли, переписки, фотки. У меня какая-то группа была в вайбере. “Молния”, по-моему, называется. Я даже не знал, что она у меня есть. Один так долго читал её, позвал другого. Тот ответил.

- Это пропаганда какая-то. Ты чуть из-за этого пацана только что не убил.

В общем, смешные орки.

Поначалу, когда выезжал из Мариуполя, было страшно. Непонятно было, куда ехать, кто там стоит и что они могут сделать. Постепенно чуть привык. Самое страшное было, когда проезжали дорогу заминированную. Говорили ехать только по колее, потому что влево или вправо можно подорваться. За это переживал больше всего. Потому что людей ещё вёз. Было чуть страшно. А к тому, что докапывались типа “покажите багажник, что везёте”, я привык.

Моего дома сейчас нет. Ни в Ирпене, ни в Мариуполе. Всё сгорело. Попали снарядами. Хочется, чтобы война побыстрее закончилась, чтобы мы наша страна победила. Чтобы эти твари были изолированы от всего общества. Это нелюди какие-то. Так нельзя поступать. Мы видим по всей Украине, что происходит. И мы ещё не видели даже половину того, что в Мариуполе. Надеюсь, мы скоро победим и всё будет хорошо.

Кирилл Матвеев

Ходили слухи, что россия хотела начинать войну 16 февраля, но ничего не происходило. Поэтому я где-то 19-20 числа ситуацию отпустил, думал, уже и не будет. А получилось вон как.

Я дома с девушкой фильмы смотрел. Когда мы услышали взрывы, не скажу, что я не придал внимания, но бог его знает: ну взрывы и взрывы. Какого-то громкого тем более я не слышал. Только где-то вдалеке еле-еле. Когда проснулся, уже начал понимать, что происходит.

Были разговоры, чтобы мы сразу выезжали из города. Но думали, что через три-четыре дня всё на этом закончится. Непонятно, что с командой: остаёмся мы, тренируемся, не тренируемся. Было очень много вопросов и мало ответов. Поэтому как-то не решились выезжать.

Про тренировки это я так лично думал. У нас 24 был выходной, а 25-го по идее мы должны были собираться. За 24-е никто ничего не решил. Если и ехать, то, думаю, 24-го надо было. Как раз вечером решили, что уже никто тренироваться не будет.

Я находился с мамой в квартире в центре. Бои поначалу шли на краю города. Сперва было едва слышно, но чем дальше, тем ближе подходили бои. К 15 марта мы уже вторую неделю в подвале жили и оттуда не вылазили. Ни интернета, ни мобильной связи - ничего не было. Мы вообще не понимали, что в мире происходит.

Коридоры, не коридоры, выпустят, не выпустят. Ходили слухи в Мариуполе, если кто-то пробует уехать, русские не пускают, разворачивают или, ещё хуже, там же расстреливают. Что-то в этом роде.

Без связи в подвале оставалось просто сидеть и думать. Я только думал. Мысли всякие бывали. Наверное, это как у заключённых. Когда им делать нечего, у них остаётся только думать. О будущем, о прошлом, о всём, чём только можно.

Всё, что было в Мариуполе - это просто ужас. Всё, что люди видят на фото, видео, в новостях - это страшно. Но когда ты там находишься, я даже не могу передать словами всё, что происходило. Это просто надо почувствовать.

Я за всё время со двора вышел два раза. Один раз девятого марта и пятнадцатого, когда мы выезжали. Я старался вообще не высовываться. Потому что опасно было.

У нас была еда. Только один раз мама сходила в магазин “Зеркальный”. Это был единственный магазин, который не разграбили, и он продолжал работать. Его охраняли. Только там можно было что-то купить. Но, опять-таки, на товары была двойная-тройная цена, а “что-то купить” - мяса или хлеба там нет. Только какие-то консервы, макароны и то, если повезёт. Мы ели запасы довоенные. Могли поужинать и чипсами. То есть не было полноценного завтрака, обеда или ужина. Ели раз или полтора в день. С водой нам повезло, потому что подъезжала водовозка и бесплатно разливала воду. От нас это было в пятидесяти метрах, а кому-то нужно было ходить по полкилометра, если не больше, под выстрелами.

Отец [экс-игрок "Динамо" и "Шахтёра" Олег Матвеев] всё время находился в Турции с “Мариуполем” на сборах. 24 февраля они должны были возвращаться назад. Но рейс не пустили, они переночевали в аэропорту, а затем их вернули в отель. До третьего апреля они сидели в отеле. Сейчас с ним всё нормально, он с мамой в Германии.

15 марта уже просто начал сыпаться дом. Много выстрелов было. В соседние дома попадало ракетами, осколками, машины горели рядом. Дом уже ходуном ходил, поэтому решили на свой страх и риск уехать. У меня машина есть, но за эти две недели, которые мы были в подвале, я с ней раз десять попрощался. Но она осталась целая. Не многим так повезло.

Страшно было выезжать. Мы жили в центре красивого развивающегося города, хорошие дороги, новые дома. Но мы выезжали уже вообще непонятно, по какому городу. Дорог нет, домов тоже: один на другом лежит. Троллейбусные провода обрублены, везде осколки. Где-то трупы лежат.

В нашей машине выезжало шестеро: я, мама, наша собака и соседи - муж, жена и двое детей. Нам буквально под колёса бросались люди, становились на колени и умоляли взять их. У них нет ни дома, ни еды, ни денег, ничего. И пока ты едешь по городу минут двадцать, таких людей встречается по дороге очень много. Кто-то с табличками стоит, а кто-то пешком уже идёт.

Думаю, на данный момент в Мариуполе нет ни одного целого дома. Люди там гибнут каждый день. Это город, в котором жить сейчас невозможно. Если сейчас начать его восстановление, на это нужно не менее десяти лет. Там просто на машине нельзя сто метров проехать.

Хочется посмотреть на старый Мариуполь. На целый и невредимый. А поехать туда… Вроде бы и хочется, а с другой стороны - смотреть на то, что осталось?

Павел Кравцов

Не знаю, как это вообще возможно, но именно в ночь с 23-го на 24-е мне приснилось, что война началась. Меня в 4 утра разбудили пацаны и сказали, что она реально началась. Поначалу не поверил, думал, что за бред. Но почитал новости, позвонил брату и понял, что всё на самом деле правда. Не было паники. Сразу в голове появился план действий: что делать, куда ехать.

До начала войны на базе клуба жили 10-12 футболистов. В тот же день двоим удалось уехать. 25 февраля к нам приехал президент клуба и сказал:

- Я решил вывозить клубный автобус на Запорожье, вы можете на автобусе выехать из города. Это ваше решение.

Мы сразу согласились, но потом почему-то начались сомнения. В итоге, восемь футболистов, и я в том числе, решили остаться. До сих пор жалею об этом решении, но тогда нам казалось, что это правильно.

Наша база - это трёхэтажный жилой дом с подвалом. Рядом стояло ещё одно офисное здание, куда президент клуба постепенно также свозил людей из опасных районов. Там же расположился волонтёрский штаб: они развозили крупы и помогали нуждающимся. Не понимаю, где они это всё брали, но они большие молодцы.

В первые дни войны в жилом доме базы было восемь человек, но затем к нам подтянулись другие люди и в общей сложности стало уже 38. Из подвала мы сразу всё вынесли - стиралки, сушилку - осознавая, что может быть, и перенесли туда матрацы.

Когда ещё работали магазины, чуть закупить еды. Сперва мы остались без воды и света, а затем из без газа. Очень повезло, что у нас на базе на втором этаже был камин.

Всю еду мы решили совместить, создав, так сказать, общак. Мы пытались искать продовольствие каждый день. Каждый, кто прибывал на базу, что-то привозил с собой. В один из дней мы проходили мимо одного из последних работающих продовольственных магазинов, но там была очередь человек 80. Мы решили на следующий день с самого утра пойти в него за покупками. Послали троих, и они вернулись чуть ли не сразу же уже с пакетами.

- В магазин попал снаряд. Всё в трупах.

Больших критических проблем с продовольствием не было. С питьевой водой поначалу тоже всё было хорошо. Метрах в двухстах от нас был природный родник, откуда мы набирали каждый день.

В подвале спали женщины и дети. Он у нас вместительный. Остальные на первом этаже. Несколько ночей мы даже спали на третьем этаже, но затем поняли, что это было глупое решение.

Было очень холодно. Мы спали в термолосинах, штанах, куртках, некоторые - в шапках.

Поначалу бои было слышно не так громко. Я ещё в 2014-м жил в Донецке и понимал, как и что. Мне так казалось, что я осознавал, где прилёты.

Засыпать лично мне получалось нормально, потому что у нас режим был: подъём где-то в без четверти семь и идти за водой. Иногда просыпались ночью, если где-то рядом очень громко было, и дальше уже сложно было заснуть. Бывали случаи, когда посреди ночи мы вскакивали и бежали в подвал - настолько громко было. Тряслись окна, стены. Иногда было страшно, если честно.

У одной из девушек, которая была с нами, есть знакомый в ВСУ. 10 марта они к нам приезжали и рассказывали хоть какие-то новости: мы же жили в городе изолированно. Он нам дал боевой листок за 8 марта с информацией о потерях врага и пару абзацев новостей в Украине.

- Русня ничего не может взять. Всё будет хорошо, - сказал он нам тогда.

Какими-то разговорами чуть успокоил нас, какими-то чуть напряг. Но это был единственный раз, когда к нам приезжал военный.

Я выходил за водой через день. Не знаю, как у других, но у 5-6 пацанов включилась ответственность, что в доме живут женщины и дети, поэтому мы должны что-то приносить поесть помимо воды и дров. Один бесстрашный парень выходил практически каждый день. Он на велосипеде постоянно ездил и искал нужные вещи. Было страшно, я старался без весомой причины не выходить дальше, чем за водой. Но человек ко всему привыкает. У нас был “Режим выживания”.

Мы все друг друга поддерживали, никто не поддавался панике, не накручивали себя. Единственное развлечение, которое у нас было вечерами, - это камин. Каждый вечер у камина у нас были душевные разговоры. С пацанами играли в джокера, футбольные люди поймут, что это за игра. Пытались как-то скоротать время.

Однажды мы проходили пятиэтажку, верхняя часть которой ещё полыхала, а нижние этажи уже догорали. Когда видишь такие разрушения, будто ты в игре в какой-то или в фильме про войну. Во дворе этого дома сидела женщина, она успела выйти с вещами. Это один из первых моментов, который меня привёл в шок. В тот же день мы впервые за всё время увидели труп. Он был прикрыт, но тем не менее.

Как то раз я тоже велосипед взял. В районе “1000 мелочей” получилось поймать связь. В итоге, за всё время я только раза три-четыре выходил дальше, чем за водой.

4-5 марта в 70 метрах от нашего дома прилетел снаряд. Было очень громко. Это был первый громкий прилёт в нашем районе. Это было очень неожиданно. Тогда осознание пришло, что боевые действия когда-то и до нас дойдут, а не будут только на окраинах.

Вся информация по городу ходила только на уровне слухов. Кто-то откуда-то пришёл, где-то что-то услышал - все в это верили и думали, что так и есть. Какой-то из этих слухов донёсся, что около Драмтеатра будет эвакуация. Мы как раз жили в пяти минутах от него. Все в доме пошли собирать всё самое необходимое в рюкзаки, потому что, опять-таки, кто-то сказал, что с сумками нельзя эвакуироваться, только с портфелями.

Возле Драмтеатра было очень много людей, все чего-то ждали. Спустя полчаса проезжала мимо полиция, к которой все бросились с распросами. Но уже было ясно, что ничего не будет.

Где-то 13-14 марта мы со двора увидели, что колонна из 20-30 гражданских машин двигаются на выезд из города в сторону “Портовика”. Мы без понятия были, куда они ехали. Во второй половине дня к нам пришёл один из волонтёров из соседнего дома:

- Завтра будет эвакуационный коридор. Но выпускать будут за определённую сумму.

Не знаю, откуда он взял эту информацию, но все боялись выезжать на свой страх и риск неофициальным коридором. С нами же жили ещё и дети, в том числе 2.5 лет. Никто не хотел ехать.

На следующий день мы опять увидели колонну. Решили больше узнать, но повстречали на улице знакомую.

- Мы приняли решение уезжать. У вас 15 минут. Есть два места. Мы потеснимся в машине.

Я сразу даже не думал, что я поеду. Но так получилось, что в машине осталось ещё одно свободное место. У меня было полторы минуты, чтобы собраться. Я просто взял сумку, которую сложил ещё 24 февраля, и даже не успел ни с кем попрощаться. Жалею об этом, но ситуация была настолько патовая, что для этого даже времени не было.

Первые полчаса после выезда было очень стрёмно: мы не знали, куда едем, что будет, нас развернут, расстреляют или как всё будет. Чтобы выехать из города, нам понадобилось полчаса, а не минут семь, как в мирное время. Как потом оказалось, пробка была из-за мин, которые лежали вдоль дороги. Когда мы выехали из города, стало чуть легче: мы уже не слышали звуков стрельбы и прилётов.

Мы поехали в сторону Мангуша, и там увидели первый блокпост этих пид*расов. На блокпосту у нас просто проверили паспорт. Дальше наконец-то появилась связь. Мы доехали до Токмака, где у нас получилось на olx снять квартиры.

Мы увидели электричество! Я был рад увидеть свет и воду в кране - в обычное время это такая мелочь, а сейчас ты ценишь такие вещи по-другому.

С утра мы снова выдвинулись в сторону Запорожья. Перед Васильевкой была очень большая колонна. Мост взорван. Оказалось, что по дороге, чтобы объехать мост, минное поле. Впереди идёт авто красного креста и перевозит их колоннами по 200 машин. Мы там простояли часа три. Когда объезжали, справа от дороги, увидел подорвавшуюся на мине машину с обгоревшим телом. Я не первый раз труп видел, что всё равно мурашки пошли по коже.

К счастью, мы проехали, а впереди нас уже ждал украинский блокпост. В это время мы услышали пять-шесть залпов из тяжелого оружия. Навстречу летела скорая с полицией. А когда доехали до Запорожья, то узнали, что под Васильковом, где мы находились, обстреляли колонну. У нас сразу пазл сложился: если бы мы на час позже выехали, могли и нас обстрелять.

В Запорожье все машины направляют на парковку “Метро”. Там проверяют паспортные данные, машины, волонтерские группы сразу помогают.

Мой родной брат через неделю после начала войны выехал из Харькова в Кременчуг. Всё это время он сидел и ждал меня там, слепо надеялся, что я выберусь.

Я благодарен этой семье, которая меня забрала из Мариуполя. Очень добрые люди. Обеспечили, чем могли.

Все, кто жил на базе, уже выехали из Мариуполя. Они в безопасности. Это единственное, что я знаю.

Надеюсь, война закончится как можно быстрее. Но только Богу видно, когда это будет.

В материале использованы фото Getty Images/Global Images Ukraine, Маріупольська міська рада, Загін спеціального призначення Азов